И еще казалось, что мозга кто-то исподволь коснулся, прощупал, и этот кто-то был огромным могучим и, слава богу, доброжелательным.
– Е-мое! – покачал головой Суваев и доверительно прошептал Зислису: – А не биоскафандр ли это? Сдается мне – именно он.
Бэкхем полез в этот диковинный скафандр, отчего экраны за пультом немедленно ожили, замерцали ровными строчками, а потом высветили красную надпись и благополучно погасли.
– Биоскафандр? – переспросил Зислис.
– Ага. Эдакая псевдоживая надстройка над организмом. Я читал кое-что в этой области, но моя база утверждала, что чужие так и не научились делать подобные вещи. Точнее, не делать, а выращивать.
– Значит, научились, – вздохнул Веригин.
– Или учатся, – хмуро поправил Фломастер. – Прямо сейчас. На живцах.
Тем временем Бэкхема извлекли из шкафа и заставили раздеться. Донага. Зислис заметил, что единственная в группе женщина растерянно отвернулась. Это не ускользнуло от внимания свайгов. Один подошел ближе.
– Вопрос? Снимать одежду в присутствие другой человек противоречить этике? Правда?
«А падежи выучить им лениво, что ли?» – подумал Зислис мимоходом.
– Правда, – ответил за всех Суваев. – А если точнее, в присутствие людей противоположного пола.
Некоторое время чужой совещался с кем-то находящимся за пределами зала. Пара свайгов, что торчала у открытого шкафа, обменялась одной единственной фразой, причем Зислис голову отдал бы на отсечение, что значило это нечто вроде: «надо же, дикари дикарями, а этика какая-никакая присутствует.»
Потом женщину подняли и увели прочь. Муж ее попробовал вежливо попротестовать, но к нему выразительно подплыл один из шаров роботов и вынудил вновь усесться. Такой шарик убедил бы и Геракла, не то что подобного старичка.
Тем временем Бэкхем залез в скафандр вторично. На этот раз – голышом. Снова вспыхнули экраны, а скафандр плотно сомкнул створки, поглотил человека, словно чья-то ненасытная пасть.
Свайги закрыли шкаф. И ушли к экранам. Минут десять они колдовали над пультом, потом вызвали Суваева. Тот под присмотром робота приблизился к пульту, поглядел на экраны и что-то негромко стал свайгам объяснять. Свайги таращились на него, изредка шевеля кончиками гребней и переглядываясь.
Потом Суваев вернулся, а двое свайгов поспешили к шкафу.
– Чтоб я сдох! – шепотом сообщил Суваев. – Данные на экраны выводятся на русском и английском!
– Какие данные? – так же тихо спросил Зислис.
– Рабочее место номер такой-то. Недостаточный индекс доступа. Опознанный индекс – семь, необходимый индекс – пятнадцать. Оператор превысил полномочия, что-то в этом роде.
– Недостаточный индекс? Я всегда знал, что наш начальник смены – осел, – хмыкнул Веригин. Бэкхема тем временем извлекали из шкафа. Под косыми взглядами американер торопливо одевался.
А потом к нему подошел свайг с продолговатой, похожей на портсигар штуковиной в руках и схватил за запястье. Коснулся портсигаром тыльной стороны ладони и жестом приказал вернуться к стене.
Бэкхем боязливо поглядел на собственную руку, словно там отрос, например, густой светящийся мех.
Но там оказалась всего лишь цифра. Семерка. Маленькая отчетливая семерка, а перед ней – незамысловатый, похожий на вытянутый треугольник знак. Вероятно, семерка же, но в начертании свайгов.
Следующим подняли оробевшего старичка, супруга дамы, которую недавно удалили. У этого индекс оказался еще ниже – двойка. Свайги с понятной даже людям досадой извлекли его из шкафа, проштамповали, и, недолго думая, поманили Суваева. К экранам на этот раз никого из людей звать не стали, но видно было, что теперь индекса хватило, потому что помимо светящихся строк на экране материализовалась какая-то сложная схема, и там что-то все время меняло цвет, что-то двигалось, что-то происходило.
Свайги оживились; беспрерывно совещались между собой и с кем-то посторонним, а потом торопливо стали готовить еще два шкафа. На этот раз внутрь лезть предстояло Мустяце и Зислису.
Было немного страшно – вблизи внутренность биоскафандра выглядела еще более похожей на выпотрошенную тушу, но отвращения Зислис по-прежнему не ощущал. А казалось – должен был.
Он сбросил одежду и погрузил в «штанины» сначала одну ногу, потом другую. Прикосновения он почти не ощутил – скафандр был ни холодным, ни теплым. Температура его явно равнялась температуре человеческого тела. Тридцать шесть и шесть по Цельсию.
А потом светлая щель сомкнулась, заросла, стало темно, и в кожу словно впились тысячи маленьких живых иголочек. И это было совсем не больно. На мгновение показалось, что накатывает нестерпимая жара, но это чувство сразу же прошло, а потом стало светло. Сразу.
И все понятно. Тоже сразу. Понятно, что Зислис сейчас был в состоянии совершить.
В данный момент он являлся частью сложнейшего механизма, который одним словом можно было охарактеризовать, как «суперкондиционер». Глобальная микроклиматическая установка корабля, заведующая попутно водоснабжением, канализацией, переработкой органических отходов. Зислис вклинился в управление ею; не всей установкой в целом, а субмодулем, ответственным за один из тысяч секторов. Таким модулем мог при необходимости управлять и один человек, но штатно полагалось три. Сейчас Зислис прекрасно чувствовал Суваева и Мустяцу и мог с ними легко переговорить. Пообщаться. Собственно, то, чем они сейчас занимались, наиболее точно можно было отразить фразой «скучать на дежурстве». Система работала, как часики, Зислис это прекрасно видел, он разбирался во всех процессах, знал назначение каждого узла, каждой машины и каждого биопсихомодуля. Он знал, что подобных модулей на корабле сейчас запущено очень много – больше трех тысяч, и что число это постоянно меняется; но задачи и устройство иных субмодулей представлял только в самых общих чертах. Он знал, что система совсем недавно – несколько часов – как снята с длительной консервации, и что свайги пытались научиться ею управлять. Безуспешно пытались. Он перестал быть просто Михаилом Зислисом, человеком с захолустной планеты. Теперь он был частью корабля и частью экипажа.